От Нью-Йорка к дарвинизму: формулы устойчивого урбанизма. Часть 2

Телесность
Сущность зеленого урбанизма состоит в признании городов средой обитания. Это предусматривает радикальное изменение того, что подразумевается под мерой урбанистического успеха и городской жизни в целом. Город, понимаемый как экологический комплекс, должен вести к ментальному и физическому здоровью его обитателей, структурируя себя прежде всего в соответствии с возможностями и потребностями человеческого тела. Волна теле- и кибертехнологий, хорошо отраженная во многих современных формах паранойи, стремится к бесплотной субъективности. Поскольку свобода передвижения является основанием выражения демократии в пространстве, устойчивый город отдаст предпочтение одному виду перемещения – человеческому передвижению. Это будет иметь значительные последствия для восприятия и использования города. В самом деле, требования тела являются единственной и наиболее важной мерой урбанистического проектирования, что проявится в различных аспектах:
Мобильность. Если пешеходное передвижение превратится в основное средство урбанистического круговорота, тогда основным конструктом градостроительной организации станут концентрированные кластеры – соседства – которые будут иметь размеры и характеристики, отвечающие потребностям пешеходов. Это подразумевает, что территории соседств должны быть в значительной мере мультифункциональными, обеспечивая весь спектр ежедневных нужд населения в рабочих местах, образовании, торговле и отдыхе, важными для полноценной и активной жизни. Пешеходный город также должен иметь разветвленную архитектуру. Легкодоступная для пешеходов городская застройка будет иметь преимущественно низкие архитектурные формы. Хотя здесь и могут быть всевозможные вариации, такие постройки будут пяти- или шестиэтажными – это естественное ограничение для постоянной ходьбы по лестницам. Локальная мобильность – как по горизонтали, так и по вертикали – чрезвычайно важна для здоровья организма. По данным американских Центров по контролю над заболеваниями, нынешняя эпидемия сахарного диабета и ожирения прямо связана с нашим образом организации поселений, обуславливающим сидячий способ передвижения. Однако то, что донимает нас как неудобство, на самом деле является решающим для нашего благополучия. Предпосылки, принуждающие нас жить таким образом, безальтернативные модели поведения и фантазии о безграничной возможности восстановления нашего организма – с помощью лекарств, хирургии или других централизованных видов «самопомощи» – все это приводит к отчуждению от понимания тела как силы, движущей форму.
Близость. Во всем мире «зеленая» программа начала вытеснять «красную» из фокуса политической активности. Это не просто переключение на более актуальные принципы, а скорее переформулировка условий борьбы за мир, приближающийся к «концу истории», новое изложение условий политической аргументации о глобальной культуре. В определенной степени факт личного владения окружающей средой (следует отметить, что Америка настаивает на скорейшей передаче общих благ в частные руки) является мерой распределения мирового богатства, а власть над ней становится признаком того, что раньше называлось классовой борьбой. Однако, равноценной и ключевой в характеристике зеленого города (который я понимаю концептуально равным идее справедливого города) является его главная роль демократического пространства, очерчивающего места для преднамеренных и случайных встреч людских тел. Помогать такому взаимодействию – наше самое важное задание, тогда как его измерение может стать наиболее полезным показателем урбанистического успеха. Нам все труднее говорить об общественном пространстве – и по причине всплеска приватизации, и из-за подозрений его традиционных физических форм – улиц и площадей, парков и кафе – в отношении традиционного урбанизма. Такие места, однако, являются оплотами наших прав и до сих пор самыми сильными символами коллективного. Человеческое право жить в городе в наивысшей степени фундаментально.
Дыхание. Известная формулировка Ле Корбюзье о трех стремлениях архитектуры – солнце, пространстве и зелени – является достаточно хорошей мантрой тектоники телесной архитектуры. Хотя она и кажется простой для воплощения, ее значение все больше игнорируется. Одна вера не обеспечит нам чистый воздух, хорошую вентиляцию, комфортабельную изоляцию, управление теплоснабжением (тепловым куполом) или места для отдыха и физических упражнений. Зеленый урбанизм в своей основе является стратегией для выживания.
Самодостаточность. Идея самодостаточного города не отрицает ценности сотрудничества. На самом деле, такое сотрудничество является условием его самодостаточности. Кроме этого, идея самодостаточности ни в коей мере не предполагает устранение обмена, будь-то обмен экономический, социальный, культурный или биологический. Скорее, цель самодостаточности – обеспечить высшую степень реакции города на изменения биосферы, а также оценки глобальной экономической и экологической справедливости. Более того, город, стремящийся поддержать себя посредством утверждения экономики, найдет, как выше предполагалось, более значимое и надежное место в мировом сообществе, которое все более полнится слабыми государствами и могущественными корпорациями. Так же важно, что самодостаточный метрополис будет ограничивать свой рост, сопоставляя собственное производство с допустимой нагрузкой на местность и желаниями своего населения. Положительный эффект масштаба в этом случае не будет основываться на постоянном приросте объемов производства. Истинная экономика – это пропорциональная система, средство балансировки потребностей, стремлений и ресурсов. Самодостаточный город найдет средство выражения собственной уникальности, развивая экономику, не просто воспроизводящую универсальную модель спроса и предложения на основе изобретения все новых потребностей, но способную вызвать к жизни формы, объединяющие исторические привычки, желания и практики, основанные на конкурентном преимуществе и самоидентичности, пропагандирующие благосостояние и взаимодействие своих граждан.
Локальность. Учитывая быструю истощаемость идеи локального под давлением мультинациональной культуры, необходимо разработать новые стратегии для нахождения иных путей проявления индивидуальности пространства. Зеленый и самодостаточный город будет полностью приспособленным к особенностям своего биоклимата, культуры и ресурсной базы. Сознавая себя естественной средой обитания, город будет стремиться к тому типу гомеостаза, который включает в себя описание особенностей данной местности. Отбрасывая парадигму непрерывно герметичной среды мультинационального коридора и бесконечного урбанистического расползания, такой город станет и политическим, и уникальным по форме. Существуют три потенциальных источника дифференциации его формы.
Во-первых, нужно принять во внимание значимость культуры и истории – материи памяти и согласия. Это не подразумевает вялое сохранение форм, полностью вырванных из своего первоначального контекста. Скорее, речь идет о воспроизведении самых важных форм и привычек и о повторном использовании жизненно важных структур. Не стоит ожидать, что вырванная из контекста форма каким-то образом сохранит свою первичную энергию.
Во-вторых, соответствующие устойчивые технологии, какими бы простыми они не казались, будут основополагающими для городского структурирования и конфигурации отдельных его элементов. Все возможности устойчивого строительства – затенение и изоляция, использование ветра и местных материалов, внимательный анализ жизненных циклов «от истока к истоку», уменьшение энергетических затрат, использование специфических средств производства электроэнергии – способны внести свой вклад в выработку специфической и приспособленной архитектуры, отвечающей более широкому контексту локальных пожеланий и исторической памяти. Наконец, настоящий региональный подход к развитию культуры предполагает как функциональное, так и в экспрессивное своеобразие. Элементы этого своеобразия, не важно где – в Венеции или Фезе, Париже или Нью-Йорке – не являются ни искусственными, ни естественными. Особенно сегодня, в ситуации, когда в визуальной культуре все больше доминируют глобальные законодатели вкусов, а любой объект визуально доступен любому пользователю компьютера, идея культурной неизбежности становится все более сомнительной. Вместо иллюзорной теории возникновения индивидуальности из горна культуры, мы должны – для сохранения и легитимации локальных различий – все больше полагаться на артистическую выдумку для нахождения путей урбанистического своеобразия. Мы подошли к моменту, в котором планирование городов может быть радикально пересмотрено в качестве дискурса гармонизации наличного и воображаемого. Оно дает возможность размышлять о формах, которые абсолютно логичны, но никогда прежде не существовали.
Экологичность. Наш урбанизм все еще находится во власти идеи города-сада. Это имеет смысл: город-сад и его приемники появились в ХIХ веке как реакция на первые проекты дисфункционального урбанизма сегодняшнего дня. Темные, сатанинские города индустриальной революции воспринимались как вызов здоровью и цивилизованности, а также как среда, порождающая постоянное угнетение рабочего класса – идеальный теоретический предмет прогрессивности того времени. В самом деле, город-сад в ряде своих классических формулировок излагал множество продвинутых принципов, хотя его враждебность к промышленному производству, мотивируемая обстоятельствами чуждости человеческому характеру, остается проблематичной в качестве более широкой урбанистической стратегии. Города-сады стремились к самодостаточности, компактности, человеческому масштабу и первым инициативам по защите окружающей среды, следствием чего стало быстрое развитие естественных наук и появление концепции глобальной экологии.
Однако наиболее яркой характеристикой города-сада, слишком очевидной и не нуждающейся в напоминаниях, является то, что он был зеленым. Города-сады были ранней попыткой исправить первые проявления резкого дисбаланса в отношениях человека с миром природы. Также как дарвинизм перерасположил живые виды в семье земных обитателей и нанес смертельный удар по общепринятой идее об уникальности человека, так и движение города-сада и идеи таких последователей Эбенезера Говарда, как, например, Патрик Геддес, переописали урбанизм как строительство укрытий с выдающейся биологической основой. Открытие идеи необходимого сосуществования города с растительным и животным царствами породило новую морфологию, взятую из представлений о жизненном балансе сельской жизни минувшей эры. Возобновлению якобы более совершенных социальных принципов маленького городка и его гармоничной жизни способствовал не просто поворот к истории и традиции, но и новые технологии в сфере передвижения и коммуникации, позволившие городу-саду не просто увеличиться в размере, но и быть связанным с целой плеядой других таких же новых городков.

Заключение
Нам еще многому предстоит научиться, и не только на примере этих размышлений, но также из того, насколько перекрученными и искажёнными стали идеи города-сада, будучи трансформированными в безвкусный субурбанизм и одномерное видение новых городов, слишком простых и бесцветных. Урок этих мест и опыт всех попыток преобразования, однако, следует изучить заново.
Создание новых городов – это не антипод идеи большого города в целом. Большие города занимают центральное место в человеческих замыслах и являются уникальными по своей способности обеспечивать богатую и разнообразную жизнь своим обитателям. Скорее наоборот, идею города-сада нужно применить к его отдаленному родственнику в реальной жизни – расползающемуся пригороду, который является заклятым врагом урбанистической и планетарной устойчивости.
Наши новые и новейшие зеленые города будут многим обязаны первым проектам города-сада, и не только тем, о чем было сказано выше. Если сделать общее замечание по поводу характера этих городов, то они будут буквально зелеными. Это утверждение может показаться и слишком очевидным, и слишком простым. Но изобилие зелени в городах будет показателем их эффективности и прогресса в будущем. Природа находит решение практически любых проблем, с которыми сталкиваются города. Наши новые урбанистические сады, расположенные повсеместно на каждой горизонтальной плоскости, будут снабжать нас кислородом, улавливать углекислый газ, контролировать температурный режим, предоставлять среду обитания нашим братьям меньшим, давать нам еду, служить строительным материалом, тешить наш взор и быть источником нашей автономии. И такие вещи должны стать повсеместными. От этого зависит наша жизнь – от принятия того всеобщего закона, который был у нас всегда.

Текст: Майкл Соркин
Перевод с английского: Анастасия Романык
Источник: журнал "АСС"