От Нью-Йорка к дарвинизму: формулы устойчивого урбанизма. Часть 1

Хотя в это и трудно поверить, но штат Нью-Йорк занимает второе место в США (после благоухающих Гавайев) по эффективности энергопотребления. Эта удивительная ситуация стала возможной лишь благодаря единственному обстоятельству: чрезвычайно высокому уровню использования общественного транспорта в Нью-Йорке – значительно превышающему показатели по стране. Неужели этот фактор в ситуации требовательного климата и высокого уровня потребления настолько значителен? Без сомнения, устойчивое развитие городов требует иного масштаба мышления.
Но подобный масштаб не дается легко. Настроения волюнтаризма – локальны, являясь результатом национальных программ, мало заинтересованных в судьбе всей планеты. Также следует помнить, что истоки движения за охрану окружающей среды являются наследием контркультурных объединений 1960-х годов, а движение за зеленую архитектуру, в свою очередь, сильно отягощено могуществом личностей, страдающих показательной близорукостью. И вот результат – литература, и в меньшей степени архитектурное окружение, которые изобилуют примерами зданий, стремящихся сохранять энергию, достигая наивысшего уровня независимости от внешних условий. Но, несмотря на свою важность, такие локальные проекты, как бы банально это не звучало, опять-таки являются лишь частью картины.
Тем не менее, способ оценки подобных инициатив является решающим, даже основополагающим, для городского движения по защите окружающей среды. Сама идея самодостаточности как жизни вне системы представляет собой проверку наших реальных достижений и является логически измеряемой. Устойчиво развивающийся город сам себя опровергает. Хотя глупо будет спорить о том, что каждый город должен или может быть полностью автономным, самодостаточность позволяет логически оценить успех городского функционирования. Кроме того, она имеет еще и политическое значение, поскольку города перебирают на себя функции плацдармов борьбы и сопротивления в мире дисфункциональных национальных правительств и растущей гегемонии транснациональных корпораций. На самом деле, выживание города критически важно для успеха демократии в целом.

След города
Одной из самых емких систем измерения значения городов в глобальной среде и показательной мерой их самостоятельности является так называемый «экологический след». Это не больше, чем условие для расчета площади города (здания, человека) в отношении целостности потребляемых ресурсов, однако он способен радикально изменить нормативные концептуализации урбанизма. В отличие от политических границ или даже стандартного городского зонирования, экологический след не просто измеряет размах близлежащих пригородов или зоны особого административного контроля. Скорее, он призван определить, сколько земли необходимо городу для собственного содержания. Это включает подсчет таких вещей, как продовольствие, кислород, вода, выбросы CO₂, сырье и т. д. Существует множество более или менее надежных алгоритмов для конвертации этих данных в показатели площади, результаты которых могут быть шокирующими. Например, согласно отдельным подсчетам, экологический след одного Лос-Анджелеса равняется всей площади Перу.
Это имеет ряд важных последствий для урбанизма. Во-первых, само явление экологического следа предполагает, что мы должны воспринимать города как зоны, выходящие за границы своих непосредственных территорий. След четко указывает, каким образом города функционируют в глобальном масштабе, учитывая вынужденные перемещения ресурсов и людей на значительные расстояния. Он также раскрывает (с угнетающей ясностью) крайнюю непропорциональность уровня потребления и перекос направленности потока ресурсов. Очевидно то, что если бы все города потребляли ресурсы на уровне Лос-Анджелеса (или Нью-Йорка), целой планеты на сегодня не хватило бы, чтобы обеспечить их средствами для существования. Согласно результатам исследований Матиаса Вакернагля (одного из пионеров подобных подсчетов), несмотря на то, что территория Соединенных Штатов в целом составляет около 18 миллионов квадратных миль, общий след страны равен цифре в 28 миллионов. Это и есть определение неустойчивого развития.
Та же диспропорция представлена в еще более гротескной форме тем фактом, что огромная часть мирового населения (половина из которого сейчас проживает в городах) не обладают даже самыми необходимыми для жизни вещами. Почти 1,5 миллиарда людей живет менее, чем на 1 доллар в день. Более чем миллиарду людей не хватает чистой питьевой воды, а 3 миллиарда лишены даже удовлетворительных санитарных условий. Уровень продолжительности жизни и другие составляющие человеческого развития богатых и бедных разительно отличаются. Капитализм как современная мировая экономическая система утверждает, что только неолиберальный двигатель «свободной» торговли и фискальная зависимость от глобального банковского режима смогут в дальнейшем всех спасти. На практике неоднократно было доказано, что это не так, поскольку агробизнес вытеснил «неэффективное» локальное сельское хозяйство, а сложный механизм выплаты государственного долга уменьшил способность правительств оказывать базовые услуги гражданам. В самом деле, экономическая и культурная глобализация со своим клубком искаженных взаимозависимостей способствовала устранению возможностей для местной автономии, а следовательно, и самодостаточности.
Эти факты наводят на мысль, как и модель зеленой архитектуры, что только радикальное уменьшение численности населения или уровня потребления может нас спасти. Это требует, мягко говоря, определенного уровня стратегического мышления, которое должно охватить все жизненные сферы. Например, если бы мир перешел на вегетарианскую пищу, экологический след существенно уменьшился. Говядина, которая считается золотым стандартом питания, с планетарной точки зрения – самая неэффективная система обеспечения белками, которую только можно себе представить.
Жадность богатого мира также отображается и в последствиях нашего стиля передвижения. Мы, американцы, привязаны к нашим автомобилям, которые на деле приводят к огромному количеству проблем. Предполагаемые углеродные выбросы 114 миллионов людей (ожидаемого прироста населения США за последующие 50 лет), приблизительно равняются выбросам ожидаемого увеличения населения всей Африки, где прогнозируемый прирост должен составить около 1,2 миллиардов.
К сожалению, слишком многие все еще видят в опыте США модель для своего дальнейшего развития. Одной из наиболее печальных новостей последних месяцев было решение китайских властей ограничить велосипедное движение на главных магистралях Пекина и Шанхая. Это пример того, как погоня за развитыми странами становится формулой самоубийства. Неразумное стремление руководства Коммунистической партии Китая наверстать упущенное является, по иронии, возвращением к старой марксистской теории формаций исторического развития.

Экономическая модель
Экономическая модель, наиболее четко описывающая механизм городской самодостаточности, – это модель замещения импорта, или «подмены импорта», как ее называет Джейн Якобс. В своей известной книге «Экономика городов» (1970) Д. Якобс доказывает, что этот процесс на протяжении истории был двигателем быстрого роста городов и их отличительным признаком еще с древнейших времен. Хотя эту идею обычно используют для описания экономической динамики, она, возможно, также имеет и телеологический компонент. Более того, эта идея поднимает вопрос о причине роста городов, а также косвенно содержит в себе понятие о пределах этого роста. Если сегодня и существует некий урбанистический феномен, отделяющий современную стадию урбанизма от предыдущих, то это рост так называемых мегагородов, то есть городов с населением более 10 миллионов человек. Хотя города с населением в миллион жителей существуют уже более тысячи лет, их доминирующее положение – явление не слишком давнее. Сегодня существует приблизительно 500 таких городов, среди них 20 городов с населением 10 и более миллионов, большая часть из которых находится в развивающихся странах.
Главные проблемы таких городов состоят в неустойчивом использовании окружающей среды, а также в их политической и социальной апраксии. Как и множество других систем и организмов, города могут достичь такого масштаба, при котором они просто не в состоянии координировать свои движения. Превышая определенный масштаб, города становятся недоступными и неуправляемыми: начиная от микроуровня невозможности должного предоставления услуг и заканчивая политикой, удаленной от локальных проблем и потому не являющейся значимым элементом повседневной жизни.
Более того, поскольку города все в большей степени становятся местом концентрации бедных слоев населения, они превращаются в фабрики безысходности, загоняя своих обитателей в рамки все более глубокого отчаяния, в которых любая надежда на индивидуальную автономию становится невыполнимой мечтой. И все же, как выразительно подметила Джейн Якобс, большие города – в их умножении полезных границ – являются неотъемлемым параметром свободы и выбора.
Баланс между политической автономией и экологической самодостаточностью напрямую зависит от городского масштаба. Размышления о будущем города с очевидностью приводят к тому, что единственная разумная формула заключается в создании новых городов, и причем – большого их количества. Конечно, этот процесс продолжается постоянно, но поражает то, как города создаются без малейшего намека на экологическое планирование. Подавляющее большинство наших городов – это просто катастрофа. Они порождены неупорядоченным ростом существующих городков или, что более характерно, глобальным распространением промежуточных псевдоурбанистических болот аморфных «городских границ» и следствием городского расползания. Американцы и тут лидируют: наша экономика направляет большую часть инвестиций не в традиционные городские территории, а в бесконечную периферию мультинациональных глобополисов.

Технологическая модель
Одним из культурных противостояний, которое необходимо преодолеть устойчивому урбанизму, является наша собственная склонность мыслить категориями технических решений экологических проблем. Я не пытаюсь приуменьшить важность технологических открытий – достаточно лишь подумать о революции, которая может произойти после изобретения дешевой фотоэлектрики или опреснения соленой воды. Наоборот, я бы хотел указать на конфликт между идеей технологии как средства достижения новых жизненных стандартов и теориями устойчивого развития, воплощенными в идее локального. Наши строительные и экологические технологии уже долгое время успешно предлагают одни и те же идеи для строительства зданий и городов. Кондиционирование воздуха обеспечивает постоянную температуру повсеместно. Удобрения и генная инженерия приводят местные гастрономические предпочтения к общему стандарту международных норм питания. Владение автомобилем дает возможность свободного передвижения. Электронные технологии ставят под большое сомнение необходимость физического соседства. Рекламная индустрия, не пропускающая не единой трещины в земле, убеждает нас, что это именно то, чего мы хотим и в чем нуждаемся.
Более правильно думать о технологиях не как об автономной силе, ищущей решения для наших надуманных стандартов «эффективности» и правильности, но как об инструменте, способном обеспечить преимущества локального в дополнение к его собственным потенциалам. Это значит, что специфичность должна цениться сама по себе и что парадигма однородности должна отвергаться на всех уровнях – от технического до культурного. Борьба за разнообразие – это не просто сентиментальность в ностальгической попытке отстоять за старые привычки прежней «дотехнологической» жизни. Скорее, как нам давно известно из биологии, разнообразие имеет решающее значение для здоровья и продолжения жизни. Это также относится к жизни политической и социальной. Свобода (побочный продукт истинного выбора и постоянного окружения) направляемая потребностями глобального оборота капитала, является врагом как наших прав, так и наших возможностей.
Задачей зеленого урбанизма является разработка урбанистических практик и морфологий для создания новой диалектики различий. Утверждать такие принципы означает ратовать за их модификацию, поскольку аргумент твердой программы очень отличается от обсуждения скопления однообразных форм. Но тогда каковы элементы устойчивого урбанизма, которые бы имели максимально широкое применение, включая протективные и стимулирующие практики? Если целью является продвижение урбанизма справедливого, прекрасного и устойчивого, тогда то, что следует ниже, может быть предварительным списком таких элементов.

Определение границ
Дискуссии о компактных городах особенно стремительно развиваются в Европе и менее активно в США. И все же, одна из первостепенных программ городского развития состоит в сохранении различия между городским и не-городским по характеру и территориально. В то время как мы предпочитаем думать о природе как об артефакте, искусственном творении и пережитке территориальной идеологии XVIII века, все мы знаем, что на практике продолжительное существование «природной» среды является критичным как для нашего психического формирования, так и для физического выживания. Единственным лекарством от расползания города является его остановка, состоящая в строительстве городов, четкие границы которых способствовали бы внутреннему поиску жизненно необходимых ресурсов и отличительных характеристик, способных привлечь посетителей и источники финансирования.
Это спровоцирует двойной цикл роста. Первая фаза, состоящая в фиксации городских границ, очертит новые территориальные требования города. Вторая, характерная для «исторических» городов, будет заключаться в непрерывной дифференциации местности. По мере того, как города будут становиться все более зрелыми и успешными, дифференциация будет переходить на другие участки, что приведет к постоянному росту их сложности, а не пространственной протяженности. В демократичном городе это приведет к созданию атмосферы всеобщего согласия, которая облегчит восприятие радикальных изменений, поскольку будет основываться на обычных методах достижения консенсуса – в противоположность вертикальной автократии.

Текст: Майкл Соркин
Перевод с английского: Анастасия Романык
Источник: журнал "АСС"